Дарвиновской теории эволюции — полтора века, и все это время она сама эволюционировала. Что идет ей на смену?
Как можно было ожидать в преддверии 150-летнего юбилея главной работы ученого — «Происхождение видов путем естественного отбора», — в британской прессе появилась статья, оспаривающая приоритет Чарлза Дарвина в разработке теории эволюции. Автор напоминает: в 1858 году — на год раньше публикации — молодой естествоиспытатель Альфред Уоллес прислал Дарвину свой труд на ту же тему. Почему до сих пор, полтора века спустя, учение Дарвина будоражит умы и порождает скандалы, «Огоньку» рассказал известный генетик, директор петербургского филиала Института общей генетики им. Н.И. Вавилова, академик РАН Сергей Инге-Вечтомов.
— Эволюционная теория некоторое время носила двойное название Дарвина-Уоллеса. Неужто мы несправедливо забыли того, кто был первым?
— Споры об авторстве научных открытий, наверное, будут всегда, пока существует наука. Что касается Уоллеса, то он был очень благородным человеком. И свой труд, не менее объемный, чем у Дарвина, назвал «Дарвинизм». Подходы у них были сходные — Уоллес тоже участвовал в экспедициях, в ходе одной из них перенес страшный удар: весь его коллекционный материал погиб при пожаре на корабле. Но его отличие от Дарвина еще и в том, что он не отрицал провидения. Уоллес считал, что оно дважды вмешалось в эволюцию: при возникновении клетки и при возникновении сознания.
— А почему Дарвин так долго не решался опубликовать свой труд? 23 года после экспедиции на «Бигле» к Галапагосским островам он жил тихо, свои выводы публично не излагал.
— Думал человек. Старался избежать возможных противоречий. Можно долго обсуждать отношения религии и науки, но вот естественный отбор — момент ключевой. Все-таки человек — божественное творение или его возникновение произошло естественным путем? Видимо, Дарвину, воспитанному на религиозных традициях, было трудно прийти к тем выводам, к которым он пришел. Мало кто решается так резко менять свои взгляды.
— Но, видимо, дело не только в Дарвине, раз за полтора столетия дарвинисты не победили антидарвинистов. Может, есть какое-то слабое звено в теории эволюции и это не позволяет поставить в споре жирную точку?
— Биолог — не инженер, который строит паровые машины или космические аппараты и которому хватает знаний физики или механики, накопленных на данный момент. Биологический уровень организации материи — самый сложный, новые «механизмы» открываются до сих пор и что мы откроем завтра, можно только гадать! И эти новые и новые знания нисколько не опровергают теорию Дарвина, но уточняют ее. Понадобилось около века со времени выхода труда Дарвина, чтобы возникла «синтетическая теория эволюции», объединившая дарвинизм и генетику, а ведь первые менделисты были антидарвинистами. Сегодня же на смену этой теории приходит эколого-генетический эволюционный синтез.
— Вот вы говорите об успехах науки, а в России после антидарвиновского процесса с участием петербургской ученицы в школах введено изучение основ религии. Креационизм отстаивает представления о божественном происхождении жизни, наступает, используя пиар-технологии, богословие снова признано у нас наукой.
— А предыдущий папа римский признал теорию эволюции Дарвина! Тут дело не в биологии, а в обществе. Католическая церковь все-таки устроена по-другому. Наша же православная не зря называется ортодоксальной. А поскольку государство без идеологии существовать не может, оно призвало на помощь религию.
Хотя вспомните — и в США билль Батлера, губернатора Теннесси, запретившего в 1925 году преподавать науки, отрицавшие божественное создание человека, был отменен только в 1967 году. Что касается Старого Света, то не зря же в 2007-м Парламентская ассамблея Совета Европы приняла резолюцию «Опасность креационизма для образования». Резолюция основана на декларации, подписанной 67 академиями наук. Россия подписала этот билль последней, 68-й, совсем недавно. В мае 2009 года на общем собрании в нашей Академии наук было принято решение, что пора бы подписать столь важный документ. Прогресс!
Эволюция эволюции
— А почему человечество никак не может найти осязаемые доказательства переходного звена от обезьяны к человеку? Взять хотя бы сенсацию 2009 года с окаменелым скелетиком по имени Ида. В мае норвежский палеонтолог Йорн Хурум продемонстрировал его в Нью-Йорке и заявил: найден тот самый общий предок. А уже в октябре его опровергли: оказалось, Ида относится к разновидности мокроносых обезьян.
— Одно дело — искать палеонтологические доказательства момента, когда разошлись линия ныне существующих обезьян и линия на развитие человека. Пусть ищут, это тоже интересно. Другое — так разрабатывать теорию эволюции, чтобы она давала предсказуемые результаты. Доказать правоту Дарвина стало возможным с помощью экспериментов на молекулярном уровне: как идет естественный отбор, давно показывают в пробирке.
Важнее другое — уточнив представления о строении генома, то есть набора генов живых существ, мы сделали новые открытия, поняли, что новые гены в ходе эволюции возникают из старых. До решения этой загадки генетика пребывала в тупике. Лишь во второй половине XX века японец Сусумо Оно предположил, что происходят дупликации, то есть копирование и удвоение генов. Тогда у вас есть две копии — одна продолжает работать и накапливать нейтральные мутации, а вторая, состоящая из псевдогенов, уходит от давления естественного отбора и может принципиально изменяться. И потом из этих псевдогенов путем комбинаторики «блоков» и «кирпичиков» возникают новые гены. Когда генетики научились просчитывать геномы организмов, они нашли кучу псевдогенов! Вот оно, предсказуемое следствие из теории японского ученого.
— Иными словами, комбинируя такие «запасные» блоки, можно создавать новые гены, в том числе и человека?
— Мы запретили себе это делать.
— Но означает это, что эволюция человека возможна и что она не прекратилась?
— Правильнее говорить так: биологическая эволюция человека прекратилась. Но эволюция человека продолжается, перейдя в другую плоскость — социальную.
— А накопленные мутации могут дать толчок к развитию новой ветви человечества?
— Так ведь отбора нет! Почему Дарвин и велик: без естественного отбора ничего не работает! Кроме возникновения новых вариантов биологических особей нужно, чтобы в конкуренции за новые экологические ниши эти мутации получили преимущества. Сколько миллионов лет потребовалось, чтобы позвоночные вышли на сушу? А чтобы поднялись в воздух и полетели на крыльях? А сколько потребовалось человеку, чтобы улететь в космос? Два поколения. И что-нибудь изменилось в нас морфологически? Реактивный двигатель в нас, извините, не образовался — мы его сами построили. Поэтому мы и говорим: эволюция человека перешла в область социальную, интеллектуальную. Возьмите истории детей-маугли — вне социума они не вырастают людьми. Если их воспитывали волки, получалось нечто среднее между человеком и волком. Если обезьяны — то же самое. Чем мы отличаемся от остальных животных? В раннем развитии, когда закладываются структуры мозга, человек получает способность к мышлению. Каждый из нас есть продукт коллективного творчества.
— То есть если бы люди, как древние спартанцы, бросали нежизнеспособных младенцев в пропасть, этот искусственный отбор изменил бы нас?
— Они бросали не тех младенцев. Половина кривых, хромых и нервных людей — ученые, которые отвечают за прогресс человечества.
Предъявите ваши гены
— Однако, запретив искусственный отбор, не впали ли мы в другую крайность? Врачи спасают раковых больных, детей с наследственными, в том числе умственными, заболеваниями, выхаживают 500-граммовых младенцев, дающих ослабленное генетически потомство. Наши этические табу оправданны?
— Увы, в результате непрерывного мутационного процесса возникает масса наследственных заболеваний, потому что подавляющее большинство мутаций вредные. И возникает так называемый генетический груз. Знаменитый генетик-эволюционист Феодосий Добжанский, уехавший в 1927-м с нашей кафедры в США в школу Моргана, это прокомментировал так: «Если мы будем сохранять всех генетически ущербных, то мы можем предвидеть закат биологический. Но если мы дадим им страдать и умереть, мы предвидим закат моральный». Вот человек до сих пор и мечется между двумя проблемами — «генетическим грузом» и человеческой этикой. В цивилизованном, как принято говорить, мире нашли один выход: диагностику здоровья будущего человека проводить не в утробе матери, а заранее, на уровне предыдущего поколения. В идеале врачи и ученые мечтают не доводить дело до зачатия детей с неизлечимыми наследственными заболеваниями, выдавая молодоженам генетические паспорта.
— Такие паспорта — штука затратная. В прошлом году расшифровали геном Джеймса Уотсона — «отца» двойной спирали ДНК: потребовалось два месяца и 1,5 миллиарда долларов. Шутка ли — посчитать 6 миллиардов нуклеотидов?
— Не волнуйтесь, все быстро дешевеет. Скоро любой из нас сможет получить генетический паспорт, да и уже получают. Для такого паспорта не нужно расшифровывать весь геном человека. Достаточно «вытащить» ДНК из капли крови и с помощью чипов и тестеров проверить ее на ряд генетических «неправильностей», связанных с риском развития наследственных болезней.
— Способно ли человечество взять под абсолютный контроль свой «генетический груз»?
— Это большой философский вопрос. Может быть, само появление человека на Земле — это эволюционный тупик. Без должного уважения к окружающей среде и к другим участникам эволюции живого мира мы можем прийти к тому, что все рухнет. Тем более что человек, прекратив свою биологическую эволюцию — я на этом настаиваю, — сам стал мощным фактором эволюции остальных живых существ. Акклиматизирует же он всякие растения, животных, перемещает их в чуждые среды, способствующие неожиданным мутациям.
Марксисты предпочли Ламарка
— Ваш коллега Михаил Гельфанд заявил, что обществу нужно бороться с антибиотиками, которыми пичкают корма для скота. В чем тут опасность и почему Гельфанд утверждает, что фактор антибиотиков имеет отношение к теории эволюции?
— Прямого отношения к теории эволюции антибиотики не имеют. Но, скажем, если вас лечат стрептомицином от бактериальной инфекции, у вас может развиться глухота. Человек — это огромная экологическая ниша, в каждом из нас живет по три кило бактерий! Несколько сот видов, часть из которых еще даже не определена. Кто-то из великих, кажется, Шопенгауэр, сказал, что когда умирает человек — умирает целый мир. Он даже не подозревал, насколько был прав. Потому что там и бактерии, и простейшие, и беспозвоночные. Какие-то из них паразиты, с другими мы живем в полнейшей гармонии. Мы же не всегда знаем, какие побочные эффекты дают те антибиотики, которые попадают в наш организм с кусочком курицы или говядины, как они подействуют на него.
— Какая прорывная отрасль биологии может «выскочить» из теории Дарвина?
— Вся современная биология основывается на этой теории. И в конце концов тенденция изучать первичную структуру ДНК разных организмов действительно родила новую науку — геномику. Это уже не генетика, это технологии, какими бы терминами их ни называть. Многие понятия генетики в геномике понимаются уже не так однозначно.
— А клонирование — это геномика или еще генная инженерия?
— У вас дача есть? Землянику усами размножаете? Это и есть клонирование… А вообще, вокруг генетического клонирования много домыслов. Клонирование отдельного гена или участка генома — это способ размножения и получения множества идентичных копий. В результате ген можно использовать в качестве химического реактива.
— Почему возможности улучшения человека — евгенику — по-разному представляли себе коммунисты и национал-социалисты?
— На мой взгляд, есть два рода трагедий, связанных с неадекватным пониманием научных открытий. Первая из них — «преждевременные» открытия. Как отнеслись люди к выводам Менделя? 35 лет они просто не понимали, о чем шла речь, потом вдруг поумнели, когда фронт науки подошел. Дарвинизм относится к такого рода открытиям. Другой тип трагедий — это попытка использовать «еще не сделанную» науку. Это и случилось с евгеникой, возникшей на рубеже XIX и XX веков. Основавший ее антрополог сэр Фрэнсис Гальтон (двоюродный брат Дарвина. — «О») говорил, что рано или поздно евгеника станет своего рода религией. Но генетика человека и медицинские генетические технологии были тогда в зачаточном состоянии, применять их было нельзя. А педантичные немцы в условиях фашистской Германии занялись «человеководством», решив, что германская нация должна всех превзойти. Это был верный способ опорочить новое направление в науке.
— Но в 20-е годы прошлого века наши биологи также с энтузиазмом занимались евгеникой…
— Поскольку в Советском Союзе пролетарская наука должна была быть свободной от «буржуазных извращений», у нас и евгеника была своя, пролетарская. Она не признавала законов Менделя, но исходила из наследования приобретенных признаков. То есть считалось, что марксизм совместим только с ламаркизмом, между ними практически ставился знак равенства. На Западе, кстати, была доказана ошибочность эволюционного учения Ламарка, но в СССР буржуазную науку отрицали, и все это закончилось известно чем. С генетиками разделались, как и с другими инакомыслящими. До начала войны многих генетиков посадили-постреляли, а в 1948 году состоялась печально известная сессия ВАСХНИЛ — административный разгром генетики в СССР.
— А вы видели двухфунтовую монету, выпущенную в Великобритании в честь 200-летия Дарвина и 150-летия выхода его книги? На ней Дарвин с обезьяной вроде как укоризненно глядят друг на друга. Это, часом, не знак осуждения?
— Да нет… Вы же знаете: англичане — известные шутники.
Беседовала Наталья Шергина
Ссылка на источник